Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, конечно. Он хочет большего. Ему нужно, чтобы я с ним«работала».
— И что же я должен сделать?
— Дать мне совет.
— Скажите Селме, чтобы он катился к черту, — посоветовал я.
— Но у него же эти письма!
— Ничего у него с ними не получится.
— Почему вы так думаете? Он человек совершеннобеспринципный.
— А что он с ними может сделать?
Она на секунду задумалась.
— Он может продать их жене этого человека.
— А ее муж богат?
— Не миллионер, но все же.
— И жена хочет забрать все?
— Да.
— Если бы Селма хотел продать ей письма, он бы их уже давнопродал. И незачем ему было бы создавать себе столько проблем и идти на такиерасходы — плыть с вами на этом корабле. Кроме того, — продолжал я, подумав, —если бы он просто хотел шантажировать вас, ему достаточно было написать вам,чтобы вы пришли к нему до отплытия. Нет, за всем этим что-то кроется, иединственный способ об этом узнать — рассмеяться в лицо Селме и послать его кчерту. Пусть делает с письмами, что хочет.
Она задумалась.
— Наверно, вы правы, Дональд.
— Эти письма могут сильно вам навредить?
— Мне — нет, но этому человеку…
— Это вас очень волнует?
— Я хочу быть честной, только и всего. Его жена может в судепоминать меня как любовницу сколько угодно — я перенесу. Но по отношению кмоему другу я хочу остаться честной до конца, вот и все.
— Все это как-то бессмысленно, — сказал я. — Если Селма хотьчто-то понимает в шантаже, то ему надо было предложить купить эти письма либомужу, либо жене; вы самый несостоятельный покупатель из трех возможных.
Она кивнула:
— Это верно.
— Значит, у вас есть еще что-то, что ему нужно. Что же это?
— Не могу придумать ничего, что могло бы окупить путешествиев Гонолулу; сейчас, по крайней мере, ничего не понимаю.
— Тогда посылайте его к черту. Может быть, подстегнемсобытия и что-нибудь выясним.
— Спасибо вам большое, Дональд, вы мне очень помогли.
— А почему вы обратились именно ко мне? — поинтересовался я.
— Потому что мне нужен был совет.
— Но почему вы решили, что я могу вам его дать?
— Я же сказала, потому что я поняла, что вы умный человек.Ах, Дональд, что вы теперь будете обо мне думать?
— Что вы имеете в виду?
— Эти письма. Теперь вы, наверное, думаете, что я наглая,гадкая, порочная женщина!
— Я думаю, что вы просто женщина, — ответил я. Ее взглядпотеплел.
— Да, я женщина, — тихо проговорила она, — и я вам такблагодарна!
— Что вы, я для вас ничего и не сделал, — сказал я идобавил: — Пока.
— Дональд, вы просто золото, — порывисто произнесла она и,подавшись вперед, крепко и смачно поцеловала меня в губы.
Как раз в этот момент Берта Кул, очень озабоченная тем,чтобы растрясти набранный на корабле жирок, вышла из-за угла на первый кругсвоей вечерней мили.
И вот наступили последние сутки нашего плавания. В легкомвозбуждении, обычном для конца путешествия, пассажиры стали готовиться к скоройвысадке на берег.
В школе танца хула прошло последнее занятие. Под теплымсолнцем возле плавательного бассейна женщины самого разного возраста итемперамента, разного роста и веса, изрядно поднаторевшие в гавайском танце,готовились сдавать экзамены и получать дипломы. А на корме в полдень любителистендовой стрельбы собрались пострелять по тарелочкам.
Из багажных отсеков подняли дорожные сундуки и чемоданы.Путешественники собирали вещи, оживленно болтали, обменивались адресами,подписывали друг другу на память ресторанные меню и пассажирские карточки.
Теплый, бархатный воздух дышал очарованием тропиков. Забортом лениво перекатывались волны; из них то и дело выскакивали летучие рыбы идолго скользили над поверхностью воды, пока их не накрывало следующей волной.За кораблем, словно привязанный невидимой нитью, парил чернолапый альбатрос.
Я стоял у борта и любовался океаном. Мимо прошел СиднейСелма и посмотрел на меня с нескрываемым любопытством, словно в первый раззаметил. Норму Радклиф я практически не видел; лишь один раз, когда онапоявилась на палубе, Селма попытался заговорить с ней, но она резкоотвернулась. Берта подошла ко мне и встала рядом.
— Ах ты, негодник! — с восхищением прошептала она. Я обернулсяи поднял брови в немом недоумении.
— А еще делал вид, что у тебя ничего не получается. Это жнадо, как она на тебя набросилась! Я ведь говорила!
— Слушай, Берта, — спросил я, — ты обсудила со СтефенсономБикнелом детали нашего контракта?
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду то, что именно мы должны делать.
— Мы должны защищать Мириам Вудфорд.
— От чего?
— От всего, что ей угрожает.
— И это все?
— Все. О Господи, как ноют мои ноги! Они совершенно нерассчитаны на сто шестьдесят пять фунтов нагрузки.
— Ты справилась с фруктами и конфетами?
Берта тяжело вздохнула.
— Наверно, я старею. Часть конфет пришлось отдать.
— Кому?
— Стюарду.
— А фрукты?
— Фрукты я съела. Почти все.
— Вот и замечательно.
— Но если ты еще раз выкинешь такой номер, — угрожающепрошипела Берта, — я тебе вышибу мозги. Так и знай, вышибу своей собственнойрукой.
— Кстати, — заметил я, — нам нужно вести себя поосторожнее. Мнеуже говорили, что, похоже, мы были знакомы до поездки.
— Не может быть!
Я печально кивнул.
— А почему ты вдруг спросил, что именно мы должны делать?
— Просто завтра мы выходим на берег и должны начатьработать.
— Тебе Норма что-нибудь рассказала?
— Нет, ничего особенного. — Я потянулся и зевнул.
— Ты, хитрый негодяй, наверняка что-то уже знаешь. — ГлазаБерты сердито сверкнули.